В 1989 году во Владимире открылась выставка музея-заповедника «Доднесь тяготеет», впервые на ней владимирцы увидели материалы, документы, фотографии, рассказывающие о политических заключенных 40-50-х годов, содержавшихся во Владимирской тюрьме.
Трое в одной камере. Это: академик В.В. Парин, поэт Д.Л. Андреев и историк Л.Л. Раков. Собственно говоря, «население» камеры насчитывало 12 человек и постоянно менялось. Военные преступники — генерал Кейтель-сын, японец Курода; бендеровец и бывший капитан, осужденный за плен, араб Зея-Рахим и сын генерала Кутепова. Их камеру, да и не только их, называли камерой фашистов, а их самих фашистами.
Это было в порядке вещей. «Шпион Америки» — так было написано на личной карточке заключенного В.В. Парина.
Академик — «шпион», поэт — «террорист», «особо опасный» историк. Где еще, в какой стране, в какие времена происходило столь целенаправленное выбивание умов народа?
I. ВАСИЛИЙ ВАСИЛЬЕВИЧ ПАРИН
Жизнь Василия Васильевича Парина перевернулась внезапно. Еще вчера ничто не предвещало беды, но... уже по дороге домой стало ясно, что надо готовиться ко всему...
Шел трудный для страны, но тем не менее радостный первый послевоенный год — 1946-й. Только что уехали домой американские коллеги. В.В. Парин, академик, секретарь АМН СССР, один из ее создателей, собирался с ответным визитом в США. Еще были свежи воспоминания о совместной борьбе с фашизмом, и американская медицинская общественность ожидала встречи с ученым, крупнейшим специалистом в области кровообращения, который в те страшные годы сменил институтскую аудиторию на кабинет заместителя наркома здравоохранения. Война. Ему еще не было сорока, когда на руководство здравоохранения, и на его плечи в том числе, легли задачи, равных которым медицина еще не знала: организация ускоренного выпуска тысяч медработников для фронта и тыла, противоэпидемиологическая работа, разработка кровезаменителей, противошоковых жидкостей.
И вот — Америка встречает Василия Васильевича и его коллег-онкологов. Почти полгода были насыщены научными встречами, переездами, знакомствами. В Принстоне В.В. Парин познакомился и очень сблизился с изобретателем электронного телевидения, нашим земляком, уроженцем Мурома, Владимиром Козьмичом Зворыкиным, эмигрировавшим еще в 1917 году. Сблизило их еще и то, что дед Парина, Николай Николаевич, также был муромским мещанином.
Одним из пунктов программы пребывания, утвержденной министром здравоохранения, была передача американской стороне для публикации статьи ученых-медиков биологов Клюева и Роскиной о создании в СССР противораковой вакцины «КР». Одновременно статья готовилась для публикации и в нашей стране. 7 февраля 1947 года Василий Васильевич, уставший, соскучившийся, полный впечатлений, возвратился домой, где его ждала большая дружная семья — жена Нина Дмитриевна, дочь и трое сыновей. 17 февраля его вызвали в Кремль. В кабинете Хозяина были Берия, Жданов, Молотов. Сталин в разговоре участия не принимал. Жданов расспросил Парина и присутствовавших здесь же Клюева и Роскину об обстоятельствах передачи текста статьи американцам. Парин сослался на разрешение министра здравоохранения. Присутствовавший здесь же министр принялся доказывать, что он ни в чем не виноват и, как говорится, «ни сном, ни духом». Клюева и Роскину, как авторов открытия, спросили, доверяют ли они Парину.
— Доверяем, — ответили те.
— Академику Парину можно доверять, а можно и не доверять..., — сказал Сталин.
Разговор был окончен, и... уже по дороге домой Василий Васильевич понял, что надо быть готовым ко всему, в том числе и к аресту. За ним пришли через два часа. Обыск продолжался двое суток, следствие длилось год и два месяца, заключение — семь лет. Шесть из них — во Владимирской тюрьме. Жизнь действительно перевернулась.
Заочный суд чести: бывшие коллеги, друзья... Одни униженно молчат, другие, перебивая друг друга, лезут на трибуну, чтобы облить грязью еще вчера почитаемое имя. Этап, пересылка. В вагоне уголовник разбивает ему камнем лицо. Но самое страшное — почти два года — ни одной весточки от семьи.
Нина Дмитриевна регулярно носила передачи на Лубянку, где шло следствие. Однажды передачу не приняли и объявили приговор: двадцать пять лет тюремного заключения. Услышав срок, она сжала губы и пошла к двери. Потом вернулась, спросила:
— С правом переписки?
Мужчина за столом утвердительно кивнул, без права переписки означало расстрел. Первое письмо из Владимира — сложенная треугольником половинка листа — пришло в апреле 1948 года. Оно было густо усеяно строчками из мелких бисерных букв — это было письмо зека, знающего цену своему праву, один раз в полгода отправить письмо, впрочем, как и получить тоже раз в полгода.
— О своей жизни много мне писать нечего, — с грустью сообщает Василий Васильевич, — если до сих пор я всегда жаловался на недостаток времени, то теперь я вынужден искать способ убить его.
Одним из способов было чтение, благо тюремная библиотека в те времена была очень неплохой. Чтобы отвлечься и держать себя в форме, В.В. Парин писал конспекты прочитанных книг, всех, включая даже труды по ирригации в древнем Египте. Эти конспекты, прочитать которые был в состоянии только сам академик да его жена (настолько мелким почерком исписаны листы), до сих пор свято хранятся в семье. Раз в камере появился совсем юный паренек, с порога бодро крикнувший: «Здорово, братцы!» И лишь после разглядевший, что «братцы» все уже седые и с бородами. Паренька звали Петр, и их с В.В. Париным кровати стояли рядом. Василий Васильевич делился с ним продуктами из тюремного ларька, приобретавшимися на те небольшие деньги, что получал из дома. Ели они вместе — и это было высшим признаком тюремной дружбы.
Всей камерой взялись учить Петю с его пятью классами наукам: В.В. Парин преподавал биологию, географию, Д.Л. Андреев обучал литературе, стихосложению, Л.Л. Раков — истории. Довелось В.В. Парину побывать в одной камере и с В.В. Шульгиным, с которым они также близко сдружились. Так наступил 1953 год. Ожидание было беспросветным. Прошло семь лет, впереди еще восемнадцать. Однажды рано утром, было еще темно, Петр растолкал Парина. Сквозь окно доносилась какая-то музыка, похожая на траурную, и голос диктора. Слов нельзя было разобрать. Чтобы их услышать, надо было встать на подоконник поближе к щели фрамуги. Но за это полагался карцер. Выждав, притворись спящим, когда в очередной раз «моргнет» глазок, Петр с быстротой кошки бесшумно вспрыгнул на подоконник. Из долетавших до его уха слов стало ясно, что умер Сталин. Петр тут же принялся отстукивать новость по «тюремному радио». В камере царило ликование. В.В. Парин, как человек государственный, лучше других понимал: теперь надо ждать перемен.
29 октября 1953 года Нина Дмитриевна Парина увидела подъехавшую к подъезду их дома «Победу» и вышедшего из нее старика с длинной седой бородой, тусклыми глазами и почти без зубов, в котором не сразу узнала своего мужа.
Реабилитация пришла через два года, в это время приходилось подрабатывать переводами, В.В. Парин знал пять языков, и рефератами медицинской литературы. Особенно тяжело было видеть, что многие знакомые отвернулись. Все эти годы на сцене театра им. Ленинского комсомола шла пьеса А. Штейна «Закон чести», и на киноэкранах по сценарию того же Штейна — фильм «Суд чести», где В.В. Парин под фамилией Лосева был выведен в качестве «врага народа».
Шумная пропагандистская кампания, поднятая вокруг его имени, суды чести, проходившие при личной режиссуре Жданова, лишний раз говорят о том, что «дело Парина» служило поводом для замораживания отношений с Западом.
Наступил год 1957, В.В. Парин был вновь избран академиком — секретарем АМН СССР. В этом же году были запущены первые спутники Земли, на следующий год в космос отправилась собака Лайка, и лишь самые посвященные знали, что Василий Васильевич имел к этим событиям самое непосредственное отношение.
В группу медиков он был привлечен поначалу в качестве консультанта. На стыке многих наук рождалась новая наука — космическая биология. Она изучала влияние на организмы перегрузок и невесомости, радиации, ультрафиолетовых и космических лучей. Разрабатывались программы физической, психической подготовки космонавтов, режимы питания.
12 апреля 1961 года на Байконуре Василий Васильевич провожал Ю. Гагарина в космос. Наступил момент прощания. Когда целовались, Парин неловко ткнулся в край забрала скафандра и рассек щеку. Друзья шутили, что это была единственная космическая травма того запуска. С 1965 по 1969 год В.В. Парин возглавлял Институт медико-биологических проблем, в чьем ведении находилась медицинская часть подготовки космонавтов. Это был ответственный период, когда после первых успешных полетов человека на повестку дня вышла задача увеличения сроков пребывания в космосе. Первые стыковки, переходы космонавтов из одного корабля в другой закладывали основы для создания орбитальных комплексов, отрабатывались элементы профессиональной космической деятельности.
На плечи директора легла ответственность за разработку стратегии этой подготовки. Он как нельзя лучше подходил для этого, будучи известным специалистом в области кровообращения клинической радиологии, медицинской электроники, биологической кибернетики.
К концу 60-х годов состояние здоровья Василия Васильевича значительно ухудшилось, и он оставил пост директора института. Ему давно хотелось увидеть Владимир и то здание, где провел долгие шесть лет в заключении. Вместе с двумя сыновьями на машине приехал в наш город. Они любовались соборами, потом стали искать тюрьму и нашли, потому что Василий Васильевич помнил, что рядом с тюрьмой было кладбище и в окно камеры иногда доносился колокольный звон и звуки похорон. Ходили по кладбищу, смотрели на забор с колючей проволокой, за которым проглядывали стены «казенного дома». Вдруг под ногами Василий Васильевич увидел бумажный рубль. С грустной улыбкой, подняв его, он сказал:
— Это мне компенсация за те годы.
Этот рубль с надписью Парина до сих пор хранится в семье.
II. ДАНИИЛ ЛЕОНИДОВИЧ АНДРЕЕВ
Парадокс, но мы открываем для себя этого крупнейшего поэта только сейчас, через тридцать с лишним лет после его смерти. Первый серьезный сборник, дающий представление о его поэзии, — стихи, написанные во Владимирском централе,— вышел лишь в 1989 году, при жизни же поэта не было опубликовано ни строчки. Не рискуя давать оценку творчеству Д. Андреева, приведу часть письма академика В.В. Парина, безусловно, имевшего такое право, в редакцию журнала «Знамя», опубликовавшего в 1966 году первую подборку стихов поэта.
«Во время нескольких лет обстоятельства, как говорится, не зависящие от нас, вывели нас на одну и ту же орбиту хождения по мукам. От этих лет у меня осталась непреходящая любовь к Даниилу Леонидовичу, преклонение перед его принципиальностью, перед его отношением к жизни как повседневному творческому горению. Невзирая ни на какие внешние помехи, он каждый день своим четким почерком покрывал волшебными словами добываемые с трудом листки бумаги. Сколько раз эти листы отбирали во время очередных «шмонов» (простите за блатное слово!), сколько раз Д.Л. снова восстанавливал все по памяти. Он всегда читал нам — нескольким интеллигентным людям из общего населения камеры то, что он писал. Во многих случаях с его философской «метаисторической» трактовкой нельзя было согласиться, мы спорили страстно, подолгу, но с сохранением полного взаимного уважения. И даже в таких случаях в конце концов у всех нас оставалось глубокое убеждение в том, что перед нами настоящий поэт, имеющий свое индивидуальное, неповторимое видение мира, выношенное в сердце, выстраданное.
Мне лично, как большому любителю природы и бродяге в душе, было полностью созвучно чувство полного слияния с природой, с родной землей и ее народом, которое столь ярко светилось во многих творениях Д.Л. Ощущать природу не только зрением и слухом, но и босыми ногами и всеми порами тела, восторгаться благостным ливнем, обновляющим землю, несмотря на то, что ты промок до костей, чувствовать, касаясь троса на пароме, неразрывную общность со всеми, кто тянул его ранее и будет тянуть его и впредь, стремясь к заветной цели,— какое это всеобъемлющее чувство общности со всей Землей, со всем народом!»
В страшном 1937 году в Москве Даниил Леонидович написал стихи, ставшие через десять лет актуальными и для него самого: Ты осужден. Молчи. Неумолимый рок
Тебя не первого привел в сырой острог.
Дверь замурована. Но под покровом тьмы
Нащупай лестницу — не ввысь, но вглубь тюрьмы.
Сквозь толщу мокрых плит, сквозь крепостной редут
На берег ветреный — ступени приведут.
Там волны вольные. Отчаль же, правь, спеши!
И кто найдет тебя в морях твоей души.
Год 1947. Настал черед интеллигенции: врачей, писателей, ученых. Готовятся новые процессы, разгромные постановления. Неутомимые следователи с армией осведомителей чутко прислушиваются: не раздастся ли где свободное вольное слово.
И оно раздалось. «Сын Леонида Андреева Даниил написал роман и собрал два десятка друзей послушать его. Литературный четверг в стиле девятнадцатого века... Этот роман обошелся каждому слушателю в двадцать пять лет исправительно-трудовых лагерей». Это строки из романа А.И. Солженицына «В круге первом».
Д.Л. Андреев, его жена Алла Александровна и еще 20 человек, в основном близких друзей и родственников, были арестованы. При аресте все рукописи, в том числе и тот самый роман «Странники ночи», посвященный духовным исканиям русской интеллигенции, были уничтожены. Стихотворение «Ты осужден. Молчи», как многое другое, было восстановлено по памяти и записано уже в камере Владимирской тюрьмы.
Для подлинного интеллигента, каковым был Даниил Леонидович, посвятивший свою жизнь духовному поиску, тюремная камера не стала всеподавляющей темницей, но оказалась тем тернистым путем, проходя которым человек оставляет излишнее, оголяя и обостряя свою суть.
Медленно зреют образы в сердце,
Их колыбель тиха.
Но неизбежен час самодержца —
Властвующего стиха.
В камеру, как полновластный хозяин,
Вступит он, а за ним
Ветер надзвездных пространств и тайн
Вторгнется, как херувим.
Страх, суету, недоверие, горе —
Все разметав дотла,
Мчат над городами и морем
Крылья стиха-орла.
Жгучий, как бич, и легкий, как танец,
Ясный, как царь к венцу,
Скоро он — власть имеющий — станет
С миром лицом к лицу.
Жду тебя, светоча и денницу,
Мощного, как судьба,
Жду, обесчещен позором темницы,
Мечен клеймом раба.
Даниил Леонидович перенес в тюрьме инфаркт, на прогулку он выходил поддерживаемый друзьями-сокамерниками, и даже в пятнадцатиградусный мороз он шел босиком, чтобы всеми порами, всеми клетками прикоснуться, пусть даже в бетонном боксе прогулочного дворика, к земле, к природе. В 1953-54 годах были освобождены В.В. Парин и Л.Л. Раков, и лишь его, тяжело больного, хрущевская комиссия по реабилитации заставила досиживать до полных 10 лет, не сняв с него обвинение в «антисоветской пропаганде через организацию». Были сняты тогда только наиболее одиозные обвинения по статье 58-8 УК (террор), или, как было записано в деле, — «плохое отношение к т. Сталину, выразившееся в пожелании ему смерти».
Близился срок освобождения. Жена Андреева Алла Александровна, уже вышедшая из лагеря, приехала к мужу на свидание, во время которого было решено оставить все написанное в камере, т. к. при пересылке в Лефортово, откуда должны были выпустить Даниила Леонидовича, рукописи могли быть конфискованы и уничтожены. Вперемешку с бельем, личными вещами рукописи были сложены в мешок и оставлены в камере. Сразу после освобождения мужа Л.Л. Андреева приехала во Владимир. В тюрьме ее принял капитан Д.И. Крот, начальник опер части, исполнявший в то время обязанности начальника тюрьмы, и, даже не проверив содержимого, отдал мешок. Догадывался ли Давид Иванович о том, что он отдает не глядя, сказать теперь трудно.
За неполные два года, прожитые на свободе, Даниил Андреев завершил многое из начатого в тюрьме. Судьба отпустила ему ровно столько времени, чтобы успеть разобрать рукописи, он скончался 30 марта 1959 года.
С тех пор Алла Александровна Андреева сумела проделать титанический труд. Она прочитала и переписала написанные мелким тюремным почерком рукописи. Подготовила к изданию и издала все, что было написано ее мужем во Владимирской тюрьме, ведь все, что находилось на свободе, было уничтожено. Ее блестящие выступления на поэтических встречах запомнились многим владимирцам. Но, пожалуй, самое впечатляющее выступление состоялось в 1991 году, когда была открыта тюремная церковь. Церковь расположилась в камере почти напротив той, где был заключен Даниил Андреев. После окончания освящения гости покинули тюремный корпус, и вдруг родилась идея: в такой знаменательный день обратиться со стихами, написанными в тюрьме, к ее нынешним обитателям. Прошли в радиоузел, включили микрофон, и более получаса Алла Александровна читала стихи, и по всем камерам владимирского централа разносился ее голос и стихи Даниила Андреева.
Про всенародное наше вчера,
Про древность я говорю.
Про вечность.
Про эти вот вечера,
Про эту зарю.
Про вызревающее в борозде,
Взрыхленной плугом эпох,
Семя, подобное тихой звезде,
Но солнечное, как Бог.
Не заговорщик я, не бандит,
Я — вестник другого дня.
А тех, кто сегодняшнему кадит,
Достаточно без меня.
III. ЛЕВ ЛЬВОВИЧ РАКОВ
Попав в одну камеру, трое образованных людей, трое интеллигентов не могли не сблизиться друг с другом. Л.Л. Раков, Д.Л. Андреев и В.В. Парин скорее для того, чтобы убить время, начинают большой труд — пародийный биографический словарь под названием «Новейший Плутарх». Инициатором и главным редактором, а также иллюстратором этого издания стал Лев Львович. В нем приведены биографии вымышленных героев, никогда не существовавших, но тем не менее удивительно узнаваемых даже в наше время. Историк, специалист по древней военной истории В.В. Раков в 1938 году был ученым секретарем Ленинградского Эрмитажа. Тогда же он был первый раз арестован, но ему повезло, следствие пришлось как раз на тот период, когда Ежов был объявлен врагом народа, а на его место пришел Берия. В демагогических целях, желая показать Ежова в невыгодном свете, Берия освободил многих невиновных, в том числе и Л.Л. Ракова. С началом войны Лев Львович уходит в ополчение, а в 1942 году, еще во время блокады, создает выставку «Великая Отечественная война», а с 1944 года он — директор музея «Героическая оборона Ленинграда». С разгрома этого музея, собственно, и началось так называемое «Ленинградское дело», в ходе которого в 1950-м Лев Львович был осужден по статье 58-2 «за вредительство и антисоветскую агитацию». Ему вменили в вину, что он, «как директор музея, с неизвестной целью хранил оружие, разглашал государственную тайну» и, что самое главное, плохо отразил в музейной экспозиции образ «великого вождя, гения и учителя всех народов генералиссимуса И.В. Сталина». Во Владимирской тюрьме Л.Л. Раков пробыл с 1950 по 1954 год. Выйдя на свободу и сумев вынести из тюрьмы рукопись «Новейшего Плутарха», он отредактировал, проиллюстрировал и отпечатал на машинке в грех экземплярах этот труд, после чего по одному экземпляру было подарено соавторам Д.Л. Андрееву и В.В. Парину. На титульном листе экземпляра В.В. Парина Лев Львович написал:
«Дорогому другу Василию Васильевичу этот памятник нашего совместного творчества, память о тех горьких днях, которые мы провели вместе. А все же, как ни странно, эти дни бывали и прекрасными, когда мы, подчас, ухитрялись жить в подлинном «мире идей», владея всем, что нам угодно было вообразить. Л.Л. Раков. 20.04.1955.» Среди персонажей «Новейшего Плутарха» нет реальных исторических личностей, и вместе с тем такое ощущение, что они то как раз и присутствуют на его страницах. И не обязательно при этом проводить прямые параллели между вымышленными и реальными «исторически ми деятелями». Тонкой сатирой, тонкой настолько, насколько вообще возможна сатира в тюремной камере, под постоянной угрозой обыска, высмеивались нравы и обычаи того, 40 — 50-х годов, общества. Многие типажи столь сильны, что и по сей день находишь среди наших современников «героев», описанных в «Новейшем Плутархе».
Один из них, например, «изобретатель», выдумавший состав, обесцвечивающий негров. Сей час же сотни состоятельных чернокожих, пожелавших приобщиться к избранному обществу белых людей, за очень большие деньги кинулись приобретать чудодейственное средство, после чего действительно обесцветились. Но вот беда: через некоторое время негры, как один, стали приобретать зеленую окраску. Незадачливый гений вынужден был броситься в бега от разгневанных клиентов, благо, что через некоторое время зеленые негры, как им положено, вновь почернели. Читаешь и невольно вспоминаешь «чудодейственные» эксперименты яровизации Т.Д. Лысенко.
А чего стоит, например, такой персонаж, как средневековый рыцарь Левенштерн, пьяница, рас путник, который попал в историю лишь благодаря тому, что утонул вместе с императором Фридрихом Барбароссой. Другой «деятель» — выдающийся художник, чьи исторические полотна отличались друг от друга лишь названиями да незначительными деталями. Еще один, не менее «выдающийся» писатель, переписавший как свои собственные известные произведения других авторов, лишь слегка загримировав их. Банально-официозные биографии «величайших» гениев, как правило, отличались суровым детством, борьбой с невзгодами и тягой к знаниям, непризнанием таланта, однако всякий раз торжествующая посредственность пробивала себе дорогу. Можно только с сожалением констатировать, что антигерои «Новейшего Плутарха» продолжают не только жить и здравствовать, но и достигают заметных успехов в наше время. Осмеяние пошлости в искусстве также не потеряло актуальности. Голливудский актер Уолтер Монкс сыграл бесчисленное количество ролей, таких как лесоруб Джонни — Большой кулак, шкипер Билли — Большой клинок и другие в фильмах с названиями, которым также не откажешь в современном звучании: «Джек-потрошитель», «Ночной дилижанс», «Фауст из Чикаго», «Тайна шелковой петли».
Оригинал этой уникальной рукописи хранится у санкт-петербургского литературного критика Николая Глинки. Это три толстые прошитые пачки слегка зеленоватой бумаги, исписанные мельчайшим почерком. Рукопись богато проиллюстрирована, рисунки в тюрьме выполнил Л.Л. Раков, пером фиолетовыми чернилами, а для передачи полутонов он использовал окрашенную корочками хлеба воду.
В последний год пребывания в тюрьме Лев Львович находился в камере с немецким офицером Гарольдом Нитце. Где-то на воле росла дочь Анастасия, которую Лев Львович последний раз видел совсем ребенком, и, наконец, после смерти Сталина наступили времена, когда жена смогла прислать в тюрьму фотографию дочери. Это было незабываемое событие, с фотокарточки на отца смотрела девушка, и сокамерник написал на немецком стихи, посвященные этому письму, полученному Раковым от дочери. В нем есть такие строки:
«Твое письмо, твое дыханье
Прошло чрез версты, расстоянья,
Пусть и не мне, но одному из нас
Сей маленький листок, хотя бы и на час,
Дал от тоски отдохновенье,
Как радостный во мраке луч
И как минута возрожденья». «Владимирский Централ» Андреев Даниил Леонидович
ЕДИНСТВО
![](<img src="//rozamira.ucoz.ru/podrobnee.jpg" border="0" alt="" />)
